Рассказ казака Ивана Васильевича Пятибратова
Старик (1898 г.р.) был репрессирован - отсидел 10 лет. Пошёл проведать племянника, сына погибшего в гражданскую брата; у его жены тогда был уже другой муж - активист Журкин Сергей, бандит – дальше некуда. Время было послевоенное. В комнате пьянствовали Журкин, дружок его Колбасин и ещё кто-то. Один и кричит:
- Ну, контрик заявился!... Плачет по тебе тюрьма, казачок!..
Иван Васильевич был “худой и звонкий” от природы, а тут ещё послевоенный голод. Не утерпел и что-то едкое в ответ. Активисты написали доносы, наврали. Забрали казака по статье 68-10, за агитацию против советской власти. Освободился он лишь в 1956 году. Мне говорил, что мечтает поставить памятник в хуторе Ленин всем политкаторжанам, а хутору вернуть старинное имя - Свинарёв. Умер, не осуществив мечты. Рассказывал он вроде бы о себе, но больше - о времени. О том, как разгоралась гражданская война…
* * *
Поступил я рассыльным на почту в 1916 году. Мал был ростом, начальник не давал мне моих 18 лет , потом пригляделся, что я достаточно грамотный, и послал учиться на связиста. После небольшой учёбы я остался в Ростове на почте.
Когда началось в марте 18-го смутное время, я перевелся в родную Усть-Белокалитвенскую. Исчезли продукты, деньги обесценились. Через станицу то и дело шли с фронта отряды, каждый со своим выборным командиром. Все грабили станишников и ужасно любили митинговать. В станице только хлеб и был – меняли его на всё. Сами варили мыло. А после и этого натуробмена не стало!..
Первые бои были ещё зимой. Перед рассветом от Дороговского разъезда начал стрелять из пушек с платформ бронепоезд из Царицына (им командовал сотник 39-го Донского полка известный авантюрист Автономов – В.К.). Отряд из Екатерининской напал было на него – да что сделаешь с винтовками одними? Красные отбились и ушли в Лихую.
Потом по снегу ещё выступили головские (хохлы слободы Головка – В.К.). Они давно организовались. Пришли в наш хутор Свинарёв, забрали 11 человек, постреляли. Причём из этих 11-ти трое были иногородние. Убили и пожилую женщину – Солоню Свинарёву. Потом объясняли, что убили за своих - за побитый отрядик красногвардейцев, который ещё с осени собрали на станции Грачи. 11 человек – это только у нас, а таких расстрелянных и сожжённых хуторов до двух десятков было только в нашей станице.
Красногвардейские отряды организовывались в конце зимы и в Свинарёве – у нас было две шахты. 28-й донской казачий полк стоял тогда в хуторе, не весь – может, сотня, и та к концу зимы разъехалась по домам. В самой станице стоял 39-й полк, дальше к Морозовской – 36-й. И все тоже разъехались! Так что отряды красным никто не мешал формировать. В это же время создали отряды на Бугураевских и Васильевских рудниках, и в каждый был прислан из Каменска начальник. В Свинарёве им был Турло. Он свободно разъезжал по хуторам и рудникам.
В отряды эти завлекали иногородних. Много сбежалось любителей пограбить чужое – даже среди казаков были свихнувшиеся. Но зажиточные – что хохлы, что иногородние – в отряды те не шли.
Хутора сильно грабили. Старший брат Журкиных Григорий целый воз добра взял у нас. Он когда-то мальчишкой временно работал у нас на уборке урожая и считал, что заработал всё это. Вскоре он заболел – кожа покрылась язвами – и умер. Не впрок пошло награбленное. А ведь имел крест солдатский за германскую. А его двоюродный брат Сергей, прохвост, нацепил красный бант и по хуторам наводил страх на людей. Трепался, будто у него полный бант крестов (такие “награждали” себя из казачьих сундуков; во время войны он с дружками на Свинарёвском руднике организовал банду и грабил казаков – В.К.).
Особенно зверствовал матрос Мелехин (вырос в нашем хуторе; рассказывали, будто по молодости поймали его на воровстве да выпороли – может, мстил за это? – В.К.). В екатерининской станице Ермак такой убивал людей. И Мелехина, и Ермакова казаки потом расстреляли при немцах.
Перед Масленицей от Дороговского выступил большой отряд красноармейцев, несколько сот человек во главе с Романовским. Собрали со всей станицы подводы, посадили на них своё войско (по прибытии отряда на станцию Белая Калитва из прилегающего к ней хутора бежали все казаки – хутор был разграблен, оставшиеся расстреляны – В.К.). Под Екатерининской потом этот отряд порубили казаки – в том бою мой старший брат Алексей участвовал, первый муж Ульяны – той самой, которую Журкин принудил жить с ним (до женитьбы на Ульяне он её мать убил!)..
Перед Вербным воскресеньем (4 мая) казаки организовались в хуторе Дубовом. У них были только пики да шашки, но все отрядики бандитов бежали, хотя у них были винтовки, в Каменскую, к своему организатору Щаденко. Потом вернулись вместе с луганскими отрядами.
Дома в Бугураеве пожгли ещё до 4 мая шахтёры. Порвали связь, все провода, и чинить не давали. Их ещё в январе каменские активисты вооружили - вот они работу побросали да пошли грабить. Мост через Донец был тоже разрушен. На станции и в хуторе Форштадт хозяйничали луганские шахтёры из эшелонов (“шелонники”, как они себя называли – В.К.), переправившиеся через реку.
Дома в Бугураеве пожгли ещё до 4 мая шахтёры. Порвали связь, все провода, и чинить не давали. Их ещё в январе каменские активисты вооружили - вот они работу побросали да пошли грабить. Мост через Донец был тоже разрушен. На станции и в хуторе Форштадт хозяйничали луганские шахтёры из эшелонов (“шелонники”, как они себя называли – В.К.), переправившиеся через реку.
Станица была вся ограблена, есть нечего. Жгли дома, расстреливали людей. Решил – будь что будет, иду на хутор за продуктами, безо всяких справок и пропусков. Везде крик, шум, выстрелы, пьяные эшелонщики что-то волокут, дома горят. Меня не тронули – щупленький был.
Только на второй день выбрался из станицы. Поднялся на бугор, а там казачьи дозоры, и наши хуторские. Казаки тогда только день-два как организовались и основное наступление вели, выбивая красных из верхних по речке хуторов; в станицу идти боялись, оставили заслон.
Наш хутор был наполовину сожжён, только выгнали головских грабителей, да и романовцы успели побывать. Сундуки взломаны, одежду всю выгребли, скотина порезана, часть зерна забрали, другую попортили. Дом наш, правда, цел. Хуторяне как-раз собирались в Головку за убитыми.
Наш хутор был наполовину сожжён, только выгнали головских грабителей, да и романовцы успели побывать. Сундуки взломаны, одежду всю выгребли, скотина порезана, часть зерна забрали, другую попортили. Дом наш, правда, цел. Хуторяне как-раз собирались в Головку за убитыми.
На Пасху, 11 мая, я вернулся на почту. Пришлось восстанавливать почту и телеграф. Эшелонщиков прогнали аж к мосту через речку Быструю. Сразу после Пасхи в станицу пришли немцы – эшелонщики их как огня боялись, побросали на станции порченые паровозы и вагоны с имуществом. За день до прихода немцев конный отряд казаков заскочил в комитет и арестовал всех комитетчиков.
Наши казаки ушли под Царицын воевать с красными. После ухода луганских поездов и остатков отрядов Щаденко и Романовского в станицу пришли казаки Романа Лазарева – крутинский летучий отряд. За убитых казаков и сожжённые хутора казаки отряда сожгли слободу Головку и половину Скосырской. Лазарев с отрядом рыскал по хуторам, искал спрятавшихся участников поджогов и убийств. Сам он был тоже полубандит, песни пел да танцевал с бабами в станице, пока другие погибали под Царицыным…
Как немцы зашли в Калитву, старики со всех хуторов выбрали станичного атамана – Палеева Емельяна. Недолго он атаманил. Как-то получили мы телеграмму от Краснова – мол, у вас бесчинствует Лазарев, его следует арестовать и препроводить в Новочеркасск. Понёс я телеграмму атаману. Смотрю – он на улице с незнакомым мне полупьяным офицером. Оказалось, это и был Лазарев. Выхватил он бумажку и начал матиться. Палеев его арестовать не мог, скорее бы Лазарев его убил. В тот же день атаман сложил с себя полномочия. В такое тревожное время никто не стал отговаривать его, выбрали другого – Гугуева. А Палеева наши казаки последний раз видели под Парижем в 1920 году.
При немцах я ходил к поездам, обменивал почту. Жил у маслозавода. Там же у нашего хозяина стоял и немецкий офицер. Помню, играли в лото. В то время бывшие пленные немцы и австрийцы были расконвоированы и лишены довольствия – добывай сам. Возвращаться домой они боялись - чтобы пережить лихое время, шли к казакам и богатым людям в работники. Строили каменную дорогу из станицы в Богатов – она до сих пор цела…
В ноябре 1918 года меня мобилизовали в Донскую Армию, определив в инженерную школу в Новочеркасске. Но я сильно болел – не получилось из меня большого специалиста, отец забрал домой. Так прошла для меня гражданская война…
записал В. Карпов
